Василий пичугин. Великий проект, или Технология выживания России в XXI веке Пичугин василий
Василий ПИЧУГИН
Он стонал, но держал
Когда мы приезжаем в какой-нибудь город (неважно, за рубежом или на Родине), нас обязательно приводят к местным памятникам архитектуры – чаще всего к храмам – и начинают «правильно» рассказывать, кто был заказчиком данного храма, кто – архитектором, в каком стиле храм построен, сколько лет его строили, какие материалы использовали, кто похоронен в нем и т.д. и т.п.
Спорить с приводимой всевозможными справочниками и экскурсоводами информацией – абсурд. За нее мы их и ценим. Но история храма – это не только история его отдельных частей, соединенная вместе. Храм – это не только сумма правильной информации о нем. Это даже не только особое место, где происходит встреча мира видимого и мира невидимого. Это еще и живая личность, которая борется за воплощение Божественных замыслов в этом мире. И важно уметь увидеть в храме эту личность и уметь рассказать нечто очень важное из живой истории этого храма, некое самое главное деяние.
Казанский собор в Питере. Ну что может быть проще? Заказчик – Павел Первый, архитектор – Воронихин, стиль – классицизм, стоит на Невском, во многом повторяет собор святого Петра в Риме, тесно связан с историей войны 1812 года, в нем похоронен Кутузов, перед ним стоят памятники Кутузову и Барклаю-де-Толли.
На самом деле, Казанский собор был еще совсем мальчишкой, когда начал борьбу, причем борьбу такого накала, какой на Руси давно не было.
Немного предыстории.
Питер – особый город России. С этим никто не спорит. Столица Российской империи с XVIII по начало XX столетия. Во всей Европе светское начало в это время превосходило религиозное – дворцы были сильней храмов. Подобный диссонанс был характерен и для Санкт-Петербурга.
Соревнование «дворцов и Ко» и храмов в этом городе происходило не одно столетие. И как ни странно в этом соревновании победили храмы. И роль Казанского собора в этом соревновании, в этой борьбе особенная.
Его начали строить именно в то время, когда петербургская элита перестала видеть в Православии истину. Чтобы понять это, нужно просто вспомнить трагическую судьбу Александра Первого, воспитанного на идеях эпохи Просвещения, своеобразно сочетавших рационализм и масонство. Постаралась бабушка – Екатерина Вторая, долгое время восхищавшаяся идеями Просвещения, возмечтавшая воспитать идеального монарха и для этого отстранившая родителей Александра Первого от воспитания их собственного сына.
Чтобы оценить с архитектурной точки зрения отступление российской элиты от Православия, нужно вспомнить здание, которое присутствует во всех учебниках по русской культуре XIX века – это здание Биржи (можно сказать, с этого здания начал свое правление Александр Первый, именно это здание как никакое другое показывает нам его замыслы). Настолько привычным нам стало восхищение Васильевской стрелкой, величественным зданием Биржи и ростральными колоннами, построенными швейцарским архитектором Тома де Томоном, что мы не можем понять, что лучшего места для православного храма, прославляющего Бога и дарованные Им российские победы XVIII столетия, чем Васильевская стрелка, представить невозможно.
Вместо этого на этом месте была построена Биржа, которая выглядела почему-то как античный храм. И вся архитектура Тома де Томона говорила, с одной стороны, предельно сухую рациональную вещь: победы России привели к процветанию ее экономики и вовлечению в мир цивилизованный; а с другой стороны – страшную мистическую вещь, с которой библейская традиция воевала на протяжении тысячелетий: мамона – это хорошо, накопление богатства не только полезно, но и мистично.
Трудно поверить, но в то время величественное здание Биржи было страшным вызовом традиционной России.
Мы убаюканы поздними постройками. «Священная» Биржа ныне пребывает в плотном окружении православных храмов: к Казанскому добавился Исаакий, подворье Киево-Печерского монастыря на Васильевском острове.
Кто же принял этот вызов? Конечно же, Казанский собор. Юный император, замешанный в смерти отца, не посмел свернуть возведение задуманного Павлом Первым собора.
Его расположение было уникальным – он оказался единственным крупным православным собором в центре Петербурга. Ведь Петр не предполагал, что Невский проспект станет главной улицей Петербурга и России. Центр Петербурга он видел на Васильевском острове. Но человек предполагает, а Бог располагает. Так получилось, что на главной улице России больших православных храмов просто не было (конечно, в начале проспекта находилась Александро-Невская Лавра, собственно, и давшая название проспекту, но ее месторасположение – это, скорее, ближайший пригород). Когда-то с этой ролью прекрасно справлялась церковь Рождества Богородицы, построенная Земцовым при Анне Иоанновне. Но после того как во второй половине XVIII века на Невском были построены величественные католическая, лютеранская и армянская церкви, к которым добавилась куча магазинов, Рождественская церковь слегка потерялась. И подобная потеря очень точно отображала дух времени: Православие в Российской империи постепенно вымывалось. Очень многие представители элиты государства Российского были уверены, что Православие – это не основа Империи, не ее духовный стержень, а только одна из религий, наравне с католицизмом, протестантизмом, исламом, иудаизмом и буддизмом. Неслучайно в это время такое широкое распространение получило масонство. Именно в масонстве многие видели ту религиозную традицию, которая позволяет объединить и примирить столь разные религии на просторах единого государства.
Павел Первый, сам прошедший искушение масонством, с этим был категорически не согласен и успел задумать и выбрать проект Казанского собора, который одними своими размерами опровергал масонский рационализм по нивелированию Православия. Кроме размеров Павел Первый выбрал новое посвящение возводимому собору. С одной стороны, всё логично, собор стал называться в честь главной святыни Санкт-Петербурга – Казанской иконы Пресвятой Богородицы, которая в нем и хранилась (именно под сенью этой иконы ополчение Минина и Пожарского преодолевало Смуту и освобождало Москву в 1612-м), но с другой стороны, подобное переименование – это прямое пророчество царя, прозревавшего испытания, которые были уготованы России: «Европа нам вскоре вновь пожалует в гости, и тогда нам вновь стоит уповать на Казанскую».
Александр Первый, присутствовавший при закладке собора в 1801 году, не мог и предположить, насколько его судьба будет связана с этим храмом. По сути, именно Казанский собор связывал с Православием юного государя, весьма далекого в начальный период своего правления от веры предков.
Император часто заходил в него, гордился выстроенным грандиозным зданием, а сам вместе с сыном священника Сперанским, у которого в голове был религиозный кишмиш, готовил реформы, призванные «осчастливить» Россию. В это же время собор отдувался за государя по полной. Невский лавок и магазинов, который должен был плавно перетечь в Биржу, неожиданно уперся в великую плотину Казанского собора. Казанский стонал, но держал. Россию грозило разорвать на части – тут тебе и старообрядцы, и правоверные православные, и дворяне, сочувствующие католикам и протестантам, и передовые дворяне, увлеченные масонством, и совсем передовые, не верящие в Бога. И всю эту братию нужно было объединить, и Казанский объединял. Собор освятили в 1811-м, а уже через год нашествие двунадесяти языков потрясло Россию – Наполеон пожаловал к нам в гости с общеевропейской армией. Что делать? – великий русский вопрос.
Есть не менее великий ответ: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Грянул Наполеон, и разновекторные русские люди начали объединяться и креститься. И, конечно, лучше всего это делалось под сенью Казанского. Многие русские дворяне так далеко ушли от своей культуры, что резкое к ней возвращение могло вызвать у них трагические последствия, вроде тех, что испытывают объевшиеся после длительного голодания люди. И Казанский здесь оказывался как нельзя кстати: боитесь сразу – можно постепенно. Архитектурные формы собора позволяли постепенную адаптацию российских западников к отечественной культуре – как российских католиков, так и российских масонов.
Но самое главное, собор своей святыней напоминал, что если объединение на основе Православия не произойдет, никакой победы не будет.
Символично, что именно под сводами Казанского собора был зачитан царский указ о назначении командующим Петербургского ополчения фельдмаршала Кутузова. Своим существованием Собор напоминал, что в этот раз одной регулярной армией не обойтись, нужен духовный подвиг всего народа.
Мы все с детства привыкли к герою войны 1812 года фельдмаршалу Кутузову. Нам трудно представить, что можно было назначить кого-нибудь другого на его место: Кутузов – великий патриот России, его даже царь не любил – это усвоено со школьной парты. Но если смотреть на это назначение из далекого 1812 года, то все выглядит не так очевидно. Кутузов был масоном. Казалось бы, ну что здесь такого, эка невидаль. В то время в масонстве перебывала практически вся российская элита. Вот не оказаться в масонской ложе было как раз гораздо труднее. Но всё-таки большинство людей были «залетными» масонами, как Пушкин, например, или Суворов. Ну, так получилось – посетили пару раз какую-то ложу, не более того – сходили в ночной клуб. Но с Михайлой Илларионычем дело обстояло совсем по-другому. К масонству он относился очень серьезно и достиг в нем значительных вершин. А теперь давайте представим: у нас война начинается Отечественная, а масонство – это дело, мягко говоря, интернациональное, не говоря уже о некоторых сложностях с Православием (хотя надо сказать, многие русские люди тогда были уверены, что одно другому не мешает), и тут во главе народного ополчения ставим настоящего масона! Каково?! Недаром многие патриоты встретили это назначение с опаской. А когда Кутузов без боя сдал Москву, то Ростопчин, губернатор Москвы, прямо говорил: «Этот масонский гад сделал это для того, чтобы Наполеон-антихрист осквернил наши православные святыни». И формальные основания для этого у Ростопчина, конечно, были. Но он не знал, что в 1812 году многие люди стали другими после того, как зашли в Казанский, отстояли литургию, причастились и приложились к великой святыне. Происходили уникальные метаморфозы. Одна из них – Кутузов. Просвещенный масон стал великим народным православным полководцем (вспомним хотя бы, как фельдмаршал перед Бородинской битвой приложился к другой православной святыне – Смоленской иконе Пресвятой Богородицы). Другая – Александр Первый. Юный агностик, деист начинает читать Евангелие и становится великим русским царем. И те чудеса, которые происходили в 1812 году, были настолько очевидны, что ни у кого не возникало вопроса, какой храм был главным в Отечественной войне 1812 года. Поэтому именно здесь, где произошло его новое рождение, похоронили Кутузова, здесь поставили памятник Барклаю-де-Толли, сюда принесли французские военные трофеи.
Василий Пичугин
Скажи мне, во что ты веришь, и я скажу, кто ты. Эта максима сегодня верна как никогда.
Мы живем в то время, когда доминирование западнохристианской цивилизации в мире уходит в прошлое. Мало того, существование самой цивилизации под большим вопросом. С одной стороны, она стремительно стареет, процесс дехристианизации идет семимильными шагами, с другой стороны, прочие цивилизации «увеличивают свои обороты». Хотя, на первый взгляд, западная цивилизация еще сильна, но ее проблемы настолько очевидны, что о них не говорит разве только ленивый.
В XX веке западная цивилизация обсуждала знаменитые слова Фридриха Ницше «Бог умер» на таком серьезном интеллектуальном и эмоциональном уровне, так пристально-критически рассматривала Спасителя, Чья личность находится в основании этой цивилизации, что в начале XXI столетия вдруг оказалось: единственное, что объединяет и старушку Европу, и Америку, – это «общие экономические интересы», попросту деньги. И стремление жить ради собственного удовольствия. Долгое время европейцы и американцы были уверены, что их культура настолько превосходит аналоги других цивилизаций, что все просто обречены на подражание.
Тем большим было удивление, когда обнаружилось, что другие цивилизации не пошли по их пути – не стали заниматься разрушением религиозных идей, лежащих в их основании. Поэтому сильнейшие армии мира – американская и израильская – при всей своей выучке и техническом совершенстве не могут окончательно победить мусульманские вооруженные формирования, уступающие им практически во всем, кроме пространства духа. Мусульмане готовы умереть за свою веру. А вот времена, когда то же самое готовы были сделать западноевропейцы и американцы, давно ушли в историю. Ведь «умирать за удовольствие – это совсем никакое не удовольствие».
С христианством в западной цивилизации еще считались, пока был жив Советский Союз. В идеологической борьбе с Союзом было очень выгодно сравнивать просвещенных христиан-европейцев и русских варваров-атеистов. Крушение СССР не оставило причин, по которым христианство было бы нужным новой Европе. И потому в европейскую конституцию (несмотря на все просьбы Ватикана, Польши, Италии и Ирландии, где к христианству относятся еще серьезно) не были включены никакие упоминания об особых заслугах христианства в создании европейской цивилизации.
Пережив гонения, христианство очень быстро возродилось в странах бывшего соцлагеря (исключение – Чехия), и по уровню религиозности они теперь заметно превосходят западноевропейские страны.
Таким образом, ХХ-е столетие показало, что – как ни страшно это звучит – для веры лучше взорванный храм, чем храм, проданный Церковью под ресторан или бассейн из-за отсутствия средств на его содержание (подобные вещи, к сожалению, происходят в некоторых европейских странах).
Христианство на Западе так долго осовременивали, приспосабливали к духу времени, заставляли каяться в его «мракобесном прошлом», что из него исчезло самое главное. В Евангелии четко сказано, что если соль теряет свою соленость, то ее выбрасывают. Именно поэтому в большинстве супермодернистских приходов, где вроде бы все было сделано для привлечения молодежи: осовременили, упростили – а молодежи-то как раз и нет. А в приходах, отличающихся предельным консерватизмом в богослужении, она, как ни странно, имеется.
Но поскольку слабость христианства в Европе стала притчей во языцех, многие не отметили главного события в религиозной жизни XXI века. На арену вышла вера, до сих пор предпочитавшая скрываться. Главный соперник христианства, долгое время ведший против него тайную борьбу, «великий двигатель демократии» вышел из подполья.
Кто он? Это религия пола, проще – знаменитый с библейских времен культ золотого тельца. К концу второго тысячелетия от Рождества Христова оккультисты всех мастей, всевозможные астрологи так много говорили о том, что заканчивается эра Рыбы – эпоха христианства – и начинается эра Водолея, что было очевидно – «это ж неспроста», «чевой-то готовится», «нам чтой-то скажут». И в подтверждение западная культуриндустрия выдала на гора целый ряд антихристианских проектов. Венчал эту «бесподобную» серию проект «Код да Винчи» (целая серия книг плюс фильм). В нем уже в открытую пропагандировалась религия пола.
Земная суть золотого тельца очень проста: «Этим миром управляют деньги и женщины». Здесь необходимо одно очень важное дополнение. Половая религия обожествляет пол, а значит, и все половые извращения. Поэтому полная формула звучит так: «Этим миром правят деньги, женщины и секс-меньшинства».
Пропаганда секс-меньшинств стала визитной карточкой «свободного демократического мира», без которой представить западную демократию уже невозможно.
Думаю, что не один человек задавался вопросом: ну зачем им надо всюду организовывать гей-парады? Так ведь это – «антикрестные ходы», важнейший ритуал религии золотого тельца. Не случайно, что во время своего визита во Францию именно на эту проблему обратил внимание европейской общественности наш Патриарх. Чем и вызвал гневную отповедь высокопоставленных чиновников объединенной Европы. В черные списки европейских городов попала и Москва из-за позиции ее мэра Юрия Лужкова, не разрешающего проводить гей-парады в столице.
Промывка мозгов служителями полового культа населению западной цивилизации идет постоянно. Совсем недавно мадам Роулинг «обрадовала» поклонников Гарри Поттера тем, что один из главных персонажей поттерианы профессор Дамблдор – гей. Даже официальные источники информации «демократической» направленности вынуждены были признать, что после этого заявления в аудитории воцарилась тишина, и только затем раздались жидкие аплодисменты, а около 70 процентов фанатов поттерианы выступили против подобного авторского откровения. Сразу появляется вопрос: а что же раньше Роулинг молчала?
Похоже, автора этот вопрос до поры до времени вовсе не волновал. А вот редакторов проекта, выудивших «Поттера» из сотен подобных произведений и обеспечивающих «правильное» идеологическое содержание проекта и его раскрутку, – по всей видимости, очень. Редакторы, постоянно замеряющие «градус толерантности» европейского общества, видимо, и напомнили Роулинг, что просто так миллионы долларов не зарабатываются, и дружески порекомендовали выступить с «просветительским заявлением». Что и было исполнено.
О старушке Европе, которая курит травку, постепенно меняет свою веру и цвет кожи, становится «все более и более толерантной», говорят очень много. Но есть ли перспективы у европейского христианства?
На наш взгляд, конечно, есть. Христиане Европы отнюдь не сказали своего последнего слова.
На карте толерантной Европы есть белые пятна, причем очень крупные (православные Греция и Болгария, католические Хорватия и Венгрия). Самое большое – Польша. Среди стран бывшего соцлагеря Польша больше всех выступала против социализма, отличалась русофобией. Именно поэтому Польша и оказалась первой страной, принятой в объединенную Европу. Но вскоре выяснилось (о, ужас!), что поляки совершенно нетолерантны. И если польскую русофобию, конечно, простили бы с помощью ссылок на непростую историю, то отрицательное отношение поляков к содомскому греху – ни за что. Многие поляки искренне удивляются такому странному взгляду на их страну – ведь в Священном Писании все ясно сказано. Позиция Католической церкви, в отличие от протестантов, в этом вопросе непоколебима, а без католицизма представить Польшу невозможно.
В Польше нет ни одного серьезного политика, который бы в основу своей политической деятельности положил только обличение содомского греха. Это слишком мелко. Но тема польской гомофобии не сходит со страниц европейской толерантной прессы.
Впрочем, и это объяснимо: поддержка секс-меньшинств и пропаганда их образа жизни – важнейшая составляющая «символа веры» объединенной Европы. И сегодня все большее число европейцев понимает, что Европа объединяется на принципах, прямо противоположных Священному Писанию, и что подобное объединение означает уничтожение европейского христианства.
Часто уровень религиозности бывших соцстран заметно выше уровня западноевропейских государств (хотя и здесь есть исключения).
И тут начинаешь понимать, что распад соцлагеря дает еще один шанс европейскому христианству. Что может пробить «комфортного» человека? Пламенная вера и реальная угроза его комфорту. В наличии имеются и пламенная вера неофитов из бывших социалистических стран, и суровая поступь сторонников ислама, начавших новое – теперь уже «мирное» (ну, разве что иногда взорвут что-нибудь) – наступление на Европу.
Результат заметен уже сейчас. С одной стороны – резкое усиление антихристианской пропаганды путем последовательного уничтожения христианских ценностей, с другой стороны – народ голосует ногами и начинает потихоньку снова ходить в храмы. Глядишь, и еще что-нибудь начнут делать…
Р. S. Один мой приятель искусствовед только что вернулся из длительного путешествия по Европе. Он побывал бывал более чем в сотне храмов разных европейских стран. Поделился впечатлениями: в Чехии и Голландии в храмах пусто, в Италии, Польше, Австрии, Южной Германии и Северной Франции народ в церкви ходит. И что его особенно поразило: везде, практически в каждой церкви – и католической, и лютеранской, – есть Владимирская икона Пресвятой Богородицы…
Православный молодёжный
Журнал «Наследник», №17, 2007
Василий Пичугин
Без этих 16-ти книг, изданных монахами Оптиной пустыни в середине XIX века, современной России не обойтись
Ответ читателю
Современный читатель, который знает, как ежемесячно издаются тысячи всевозможных книг, который видит православные книжные магазины, забитые духовной литературой, в том числе и творениями святых отцов, может задать резонный вопрос: а нам-то что до «великого» проекта – до каких-то 16 книг, изданных в середине XIX века? Вполне вероятно, что он даже признает Православие как важное культурное наследие, но, по словам современного читателя, – сейчас же на дворе XXI век!
Ответ современному читателю достаточно прост. Если Россия хочет выжить в XXI веке и остаться при этом самой собой, то без этих 16 книг ей никак не обойтись. Россия не может существовать без монастырей. Монастырь – ее духовный архетип, школа на пути в Царство Небесное, в небесный Иерусалим. А жизнь духовная ни одного монастыря не может быть налажена без глубокого усвоения монашествующими этих книг.
Монастырь на Руси – это и университет, так как именно монастырь задавал основные направления просвещения с позиции Православия, и предприятие – образец взаимоотношений внутри любого коллектива (от армейской роты до государства), на котором «производилась» одна из уникальных русских «технологий» – русский аскетизм. Благодаря последнему даже формально атеистический Советский Союз достиг феноменальных успехов – достаточно вспомнить победу в Великой Отечественной войне (разрушив же монастыри, советский строй подрубил сук, на котором сидел, – каждое следующее поколение советских людей все меньше хотело отдавать, а все больше получать… Результаты последнего известны). Но, конечно же, монастырь – это прежде всего молитва, молитва о живых и умерших, молитва о делах прошедших и делах нынешних.
Нетерпимое положение
Летом 1846 года в Калужской губернии, в дворянском имении Долбино, принадлежавшем великому русскому мыслителю Киреевскому, гостил духовник его семьи Оптинский старец преподобный Макарий.
Предыдущий год и начало 1846-го для Ивана Васильевича Киреевского и его супруги Наталии Петровны выдались сверхтяжелыми. За этот период ушли из жизни несколько дорогих им людей, среди них – и трехлетняя дочь Катя.
Старец Макарий чем мог пытался утешить своих духовных чад. Он постоянно приводил примеры из творений святых отцов, чьи труды знал в совершенстве. В ходе общих разговоров вышли на тему острой нехватки хороших книг на русском и церковнославянском языках, наставляющих в христианской жизни. Так получилось, что жемчужины святоотеческой аскетической литературы в России почти не издавались (некоторые даже не были переведены с греческого и других восточных языков, а переводы других были утеряны) и были практически неизвестны основной массе монахов и мирян.
Подобное положение вещей было нетерпимо. Российская империя, практически единственное на тот момент независимое православное государство, главная хранительница сокровищ Православия, фактически не имела доступа к одной из важнейших частей православного Предания – святоотеческой литературе. Именно православное Предание через святоотеческую литературу, по сути, задает взгляд Православия на окружающий мир. Без этого можно было даже и не мечтать о построении собственной оригинальной школы, оригинальной науки. И процесс поглощения русской культуры западноевропейской был бы только вопросом времени.
Промыслительно, что и у старца Макария, и у Киреевских были переводы святоотеческих трудов. У преподобного Макария хранились переводы, выполненные самим преподобным Паисием Величковским, который в середине XVIII века, собственно, и начал процесс перемещения святоотеческого наследия в Россию. Он совершил паломничество на Афон, где сумел найти драгоценные рукописи творений святых отцов, и начал грандиозный культурный проект – их перевод. Семье Киреевских переводы святоотеческих творений достались от их первого духовника, иеромонаха Новоспасского монастыря старца Филарета (Пуляшкина). Так получилось, что именно он и благословил Киреевских перед своей кончиной окормляться у преподобного Макария.
Святой о святых
Опыт совместной деятельности у Киреевских и их духовника уже был. В предыдущем 1845 году Иван Васильевич Киреевский помог напечатать старцу Макарию в журнале «Москвитянин» житие преподобного Паисия Величковского. И супруги не сомневались, что при переводе святоотеческих творений необходимо не только отличное знание древних языков, но и реальный опыт подвижнической жизни. Поэтому и духовно, и практически возглавить подобный проект было под силу только старцу Макарию.
В результате этого согласия за 15 лет под руководством старца Макария было издано 16 книг, из которых пять – на русском языке, одна – и на славянском, и на русском, остальные десять – на славянском. Среди этих книг – жемчужины святоотеческой аскетической литературы: труды преподобных Исаака Сирина, аввы Дорофея, Иоанна Лествичника, Максима Исповедника, Феодора Студита, отцев Варсонофия и Иоанна, Симеона Нового Богослова. И если книга преподобного Исаака Сирина предназначена опытным подвижникам благочестия, то книга преподобного аввы Дорофея доступна любому монаху и мирянину. Эти книги получили все академические и семинарские библиотеки, все епархиальные архиереи, ректора и инспектора духовных академий и семинарий, лавры и все общежительные русские монастыри, многие славянские обители на Афоне.
Участники
В этой уникальной издательской работе объединились самые яркие представители православной интеллектуальной элиты того времени: сам митрополит Московский Филарет; духовные цензоры – профессор Московской духовной академии, философ протоиерей Федор Алексеевич Голубинский, основатель русской теистической философии; инспектор Московской духовной академии архимандрит Сергий (Ляпидевский), в будущем митрополит Московский; профессор Московского университета, поэт, историк и филолог Степан Федорович Шевырев; Константин Карлович Зедергольм, сын лютеранского пастора, магистр в области древних языков (впоследствии перешел в Православие, принял монашеский постриг и стал иеромонахом Оптиной пустыни отцом Климентом).
Непосредственно в Оптиной у преподобного Макария были не менее замечательные помощники: будущий знаменитый Оптинский старец, тогда иеромонах, преподобный Амвросий; монах Ювеналий (Половцев), бывший артиллерийский офицер, будущий наместник Александро-Невской и Киево-Печерской лавр; будущий архиепископ Литовский и Виленский монах отец Лев (Кавелин); также бывший офицер, будущий архимандрит Леонид, наместник Троице-Сергиевой лавры, виднейший церковный историк и писатель.
Несколько лет за то, чтобы слышать
Эта работа потребовала колоссальных усилий – и духовных, и интеллектуальных. По сути, перевод святоотеческих творений на русский язык для людей XIX–XX веков был сделан таким образом, чтобы показать предельную актуальность святоотеческого предания как для этого времени, так и для всех времен. При подобном переводе требовалось сделать труды святых отцов максимально доступными, но при этом нисколько не утерять всей духовной глубины переводимого. Основная тяжесть в этой работе, безусловно, легла на плечи преподобного Макария. В житии святого архимандрит Леонид (Кавелин) так описывал его деятельность: «Для сих занятий все вышеупомянутые лица ежедневно собирались в келии старца, который не прекращал своих обычных занятий с братией и приходящими… тем не менее принимал самое деятельное участие в сих занятиях: можно утвердительно сказать, что ни одно выражение, ни одно слово не было вписано в отсылаемую в цензуру рукопись без его личного утверждения… Деятельность его в этом отношении была поистине изумительна: старец, одаренный от природы живым энергическим характером, в этих занятиях точно забывал себя, почасту жертвуя для них тем кратким отдыхом, который был очевидно необходим его утружденному и немоществующему телу. Но зато как щедро были награждены мы за малые труды наши! Кто из внимающих себе не отдал бы несколько лет жизни, чтобы слышать то, что слышали уши наши: это объяснения старца на такие места писаний отеческих, о которых, не будь этих занятий, никто из нас не посмел бы и вопросить его…»
Хранителям Великого проекта
В современном мире, где количество природных ресурсов стремительно уменьшается, наилучшие шансы будут иметь те народы, которые в массовых масштабах сумеют освоить технологию аскетизма, то есть сумеют сократить свои потребности и кроме того будут иметь свою идею. Только настоящая идея дает народу силу.
Для России эта идея известна – идея Святой Руси, идея Третьего Рима, последнего оплота истины в современном мире. Обе эти идеи зиждятся на православном аскетизме. И если сейчас мы с ужасом видим, как ведут себя в Новом Орлеане «свободные», «демократичные» американцы, то лет через 10–15 после массовой обработки населения программами типа «Последнего героя» и «Слабого звена» мы получим свой отечественный Новый Орлеан. Когда перед новой реальной угрозой мы не сможем сплотиться, а начнем каждый по одиночке спасать свою шкуру, уничтожая на пути «спасения» все встречающиеся «слабые звенья».
Поэтому аскетизм (помощь ближнему, жертва собственными интересами ради интересов общества) потребуется в XXI веке и от простого труженика, и тем более от самого высокого начальства. Без аскетичного начальства, аскетичной элиты шансы у России в XXI первом веке минимальны.
«Война – мера всех вещей», – сказал еще древнегреческий философ Гераклит. В современном мире идут войны самых разных типов: «классические», экономические, идеологические, демографические... Но главная война, которая бушует в этом мире, – это война духовная. И наши противники это прекрасно понимают. К сожалению, большинство наших соотечественников имеет об этом слабое представление, в их умах господствует представление о «классической» войне – с танками, пушками, ракетами. Духовная же война – война добра со злом – имеет свои законы. Эти законы прекрасно изложены святыми отцами. Для нас сделали их доступными деятели Великого проекта. И если мы хотим выжить в надвигающихся испытаниях, то мы должны стать творческими хранителями и продолжателями этого проекта.
